Адаптация к климатическим изменениям
Самое опасное в изменениях климата, что мы часто оказываемся неспособны оценить их масштаб и те усилия, которые потребуются, чтобы к ним адаптироваться. При этом климат меняется очень быстро, число экстремальных погодных явлений с каждым годом растет — от катастрофических пожаров в Австралии зимой 2020 года, до идущих один за другим океанических тайфунов. К тому же, уходящий 2020 год попал в тройку самых жарких за всю историю наблюдений.
Стратегии адаптации Европы и России к глобальному потеплению стали основной темой прошедшей в начале декабря совместной Российско-европейской конференции по климату в Сколково. Речь в основном шла о шагах, намечаемых в ближайшем будущем, а не том, что уже сделано. И это внушает тревогу.
Европейский инвестиционный банк к 2025 году направит до 20% своих средств на климатические проекты. Но достаточно ли этих средств? Ведь, согласно Блажу Курнику из Европейского экологического агентства, экстремальные волны тепла будут приходить на материк каждые два-три года. А это нагрузка на медицину, на транспортную инфраструктуру, на энергетику, наконец, на сельское хозяйство. В 2020 году из-за экстремальной жары в Африке голодали несколько десятков миллионов человек. И эти цифры будут только расти.
Проблема ещё в том, что разогрев идет неравномерно. Средиземноморье греется летом — это бьёт по водоснабжению юга Европы, севера Африки и Сахеля, усиливает вероятность голода, что в свою очередь провоцирует военные конфликты и массовую миграцию населения в более спокойные районы. А север континента разогревается зимой, что ведёт к паводкам, подтапливанию капитальной инфраструктуры — и вот уже у нас аварии на трубопроводах.
Самое время, чтобы объединить усилия, к чему и призывали участники конференции. Однако стратегия адаптации ЕС к климатическим изменениям выйдет только в 2021 году. А до этого даже Европейским странам придется полагаться по большей части на себя.
Арктика — слабое место России?
Глобальные изменения погоды — экстремальная жара, обилие влажных осадков зимой и их недостаток летом — уже приводят к климатическим изменениям в Арктике. Последние несколько лет в России ежегодно сгорает более 10 млн га лесов. В 2019 году огонь прошел 10-18 млн га. И дело не только в том, что пожаров становится все больше, и они способствуют разогреву атмосферы — леса в России усыхают. Возникает петля положительной обратной связи, снизить значение которой можно только с помощью особой стратегии адаптации лесов к климатическим изменениям. В России пока что такую стратегию не разработали.
Для Арктики это особенно важно, потому что это наиболее уязвимый регион нашей страны. Он быстрее всех нагревается, к 2050 году по ряду прогнозов ледовый покров региона может быть утерян. А таяние вечной мерзлоты может высвободить «метановую бомбу» — 1,5 трлн тонн парниковых газов. Выброс такого объема в атмосферу — и никому мало не покажется.
Страны северной Европы первыми сталкиваются с этими проблемами. Отсюда установка Хельсинки добиться углеродной нейтральности уже к 2035 году. Отсюда же вполне прозрачные намеки российской стороне, что добыча углеводородов — тупиковый путь, от которого нужно переходить к «зелёным технологиям».
Но у России какого-то однозначного подхода к арктическим проблемам нет. С одной стороны подчеркивается, что это основая база добычи углеводородных ресурсов, то есть 60% экспорта страны. ВВП этого «региона» составляет 500-600 млрд долларов, с ежегодным ростом в 4%. Экономическая эксплуатация Арктики и её ресурсов — это один из главных драйверов роста российской экономики.
А с другой стороны, огромное значение региона и его экоустойчивости для климата на планете. Арктика — это десятки миллионов гектаров торфяных болот, которые захоранивают углерод. Из-за того, что регион разогревается, накопленный углерод выбрасывается в атмосферу, и температура растет быстрей.
После катастрофических пожаров 2010 года, когда Москва задыхалась в дыму, была принята программа обводнения подмосковных торфяников. К сожалению, эта программа не распространяется на арктические территории. И если Арктика из-за роста температуры столкнется с масштабными торфяными пожарами, это сразу же «ударит» по сохранности метана и СО2 в вечной мерзлоте, которую прикрывают торфяники. По словам Игоря Пташника, директора Института оптики атмосферы, концентрация метана уже резко выросла над всеми арктическими морями: например, до 5-7% над поверхностью Карского моря. Скорость роста концентрации парниковых газов в 3-3,5 раза превышала фоновую.
Может ли Россия что-то сделать прямо сейчас? Ведь мы можем оказаться в ситуации, когда сохранение торфяников будет означать наше физическое выживание.
Водородная платформа
Однако сохранение природного потенциала Арктики и адаптация к климатическим изменениям упирается в добычу углеводородов — основного экспортного товара современной России. Теоретически, снизить зависимость страны от арктических газа и нефти может переориентация на экспорт водорода (в первую очередь «зелёного»).
Именно на фоне «водородной стратегии» видны различия в подходе российской и европейской сторон. Для ЕС значимы не только цели углеродной нейтральности, но и их постоянная корректировка в соответствии с ухудшением климатических показателей. То есть, европейские страны постоянно ставят себе более амбициозные цели. Например, Нидерланды постараются почти в два раза снизить эмиссию углерода к 2030 году. А к 2026-2027 году подготовить часть своей газотранспортной сети не только для распределения водорода внутри страны, но и его экспорта в ФРГ.
Норвежцы из Equinor стремятся декарбонизировать свой промкластер к 2040 году и подготовить газовую инфраструктуру для перехода на водород. Совместно с металлургическим гигантом TyssenKrupp газовый гигант хочет декарбонизировать сталелитейную промышленность. Это потенциально может снизить планетарные выбросы СО2 на 10%. И, конечно же, все европейцы говорили о снижении выбросов на транспорте и его переводе на водородные топливные ячейки.
Россия же продвигает преимущественно экспорт водорода. И хотя многие участники конференции в Сколково говорили про его «зелёную» разновидность, у нас стимулом к развитию служат не климатические цели, а опасения попасть под трансграничный углеродный налог со стороны ЕС и не успеть занять выгодную нишу экспортёра дешёвого водорода.
С учетом готовности Европы в ближайшие два десятилетия вложить десятки миллиардов евро в водородную инфраструктуру, российские участники конференции были сверхоптимистичны. Они выразили готовность поставлять миллионы тонн «зелёного» сырья, главное, чтобы была господдержка. Но прекратится ли добыча углеводородов в Арктике? Или их поставки будут перенацелены на новые рынки? Есть сомнения в том, что «зелёный» водород решит эти проблемы.
Возобновляемые источники энергии — рывок для России?
Чтобы получать в России «зелёный» водород, нужны очень большие мощности возобновляемых источников энергии (ВИЭ). И, как полагают участники конференции с российской стороны, к 2040 году страна выйдет на уровень 15-20% «зелёных» источников в структуре электрогенерации.
Но опять-таки, упор делается на потребностях Европы в «зелёном» водороде и попытках России не отстать технологически от наиболее развитых стран мира. «Если мы не будем двигаться как страна, претендующая на значительную долю в мировом ВВП, то мы рискуем остаться вне этой повестки развития мировой экономики», — как об этом говорил Валерий Селезнев, 1-й зампред Комитета по энергетике ГД РФ. При этом, снижение выбросов СО2 в энергетике требует не только внедрения ВИЭ, но и продвижения энергоэффективных технологий и модернизации традиционных ТЭС. Такой вот конвенциональный «зелёный транзит» с упором на удовлетворение сырьевых запросов Европы и АТР (Азиатско-Тихоокеанского региона).
Интересно, что европейская сторона говорила о том, как переход на ВИЭ в головном офисе крупного холдинга постепенно приводит к их внедрению во всей цепочке поставок, и снижению углеродного следа в таких отраслях как строительство, складская отрасль, перерабатывающая промышленность. А вот у российской стороны во главу угла ставились потребности ресурсных поставок, ради которых и следует внедрять ВИЭ.
В итоге очевидные возможности применения ВИЭ, как внутреннего драйвера развития и снижения эмиссии парниковых газов — использование в муниципальных зданиях, для нужд общественного транспорта, например, для резервного питания тяговых подстанций, в ЖКХ, для инфраструктурных нужд — почти не обсуждались российской стороной.
Конференция по климату в Сколково показала, что экологические, экономические и политические цели российской стороны не вполне согласуются между собой. Сохранение Арктики и адаптация к климатическим изменениям рассматриваются отдельно от внедрения ВИЭ и перехода от использования углеводородов к «зелёному» водороду. А самой популярной является прямолинейный «экспорт сырья», хотя бы и зелёного. К выполнению климатических целей Парижского соглашения это все пока привязано довольно слабо.
