К концу 2025 года Сахалинская область хочет достичь углеродной нейтральности — антропогенные выбросы парниковых газов в регионе должны стать меньше или равны поглотительной способности местных экосистем. Если удастся добиться результатов в срок, остров станет первым в мире «чистым» регионом. Но углеродная нейтральность — не единственная цель. Не менее важная задача — опробовать новые экономические инструменты. Термином «сахалинский эксперимент» в России все чаще обозначают углеродное регулирование — словосочетание, переворачивающее жизнь отечественных компаний с ног на голову.
Углеродное регулирование — законодательная система, контролирующая выбросы парниковых газов. Его задача — обеспечить развитие низкоуглеродных секторов экономики и переток в них капитала. Углеродное регулирование делает выбросы платными — либо через установление налога (carbon tax), либо с помощью квотирования (carbon cap). Так, неощутимые выбросы становятся ограниченным ресурсом со своей ценой. Часто к налогообложению или квотированию присоединяется механизм торговли (carbon trade).
Путь к декарбонизации. Почему Россия начинает сокращение выбросов с Сахалина
Что будут регулировать на Сахалине?
Сейчас в России действует «мягкое» регулирование — налоговой нагрузки и ограничений на выбросы в масштабах страны пока нет. Компании должны лишь отчитываться о своих эмиссиях и верифицировать эту отчетность у сторонних организаций.
В конце прошлого года Госдума приняла законопроект «О проведении эксперимента по ограничению выбросов парниковых газов в отдельных регионах РФ». Согласно ему, на Сахалине впервые применят «жесткое» регулирование — систему квотирования. То есть местным компаниям придется не просто отчитываться о выбросах и думать как бы их сократить, но и платить за выбросы, превышающие размер установленной квоты. В будущем эти практики могут распространиться и на другие субъекты РФ.
Сахалинский эксперимент планировали начать 1 марта 2022 года, но в начале года было объявлено о переносе старта на 1 сентября. По официальной версии, проволочки связаны с тем, что необходимые постановления не приняли в срок. Эксперимент продлится до конца 2028 года. О желании присоединиться к инициативе объявили Башкирия, Хабаровский край, Иркутская и Калининградская области. Но не все так радужно реагируют на климатическое движение: Российский союз промышленников и предпринимателей (РСПП) в конце марта направил в Правительство РФ предложение отложить запуск проекта на год. Там считают, что плата за выбросы помешает компаниям справиться с санкционным давлением.
Внутренний углеродный рынок
Уже в этом году на Сахалине должны запустить прототип внутреннего углеродного рынка, чтобы обкатать его работу в пределах одной области. По такому же пути шел Китай — там эксперимент тоже начинался с отдельных провинций, а на национальном уровне углеродный рынок был запущен лишь в прошлом году. Россия отстает от соседа примерно на пять лет.
При этом стоит различать глобальные углеродные рынки и внутренние. Первые позволяют компаниям и странам покупать и продавать квоты и углеродные единицы от климатических проектов на международном уровне. Вторые используются для регулирования выбросов на основе рыночных инструментов. Также следует отделять обязательные рынки от добровольных. Регулируемый рынок — установленный государством механизм, способствующий снижению выбросов. Его «обойти» нельзя. На добровольном компании по желанию покупают и продают углеродные единицы. Одна углеродная единица эквивалента одной тонне предотвращенных выбросов или поглощенного СО2.
Рассмотрим пример Калифорнии — этот штат быстро декарбонизируется благодаря отлаженной программе Cap and Trade. Ежегодно там устанавливается «потолок» выбросов парниковых газов — и с каждым годом он понижается. Затем на аукционе компании-эмитенты приобретают квоты — право на выбросы. Если кто-то хочет превысить свой лимит, он может купить неиспользованную квоту у другой компании. Из-за того, что цена на квоты растет, а потолок эмиссий с каждым годом ниже, у предприятий появляется стимул инвестировать в «зеленые» технологии. «Вокруг этого был создан хороший инструментарий регулирования на рыночной основе», — объясняет эксперт Международного центра устойчивого энергетического развития ЮНЕСКО, генеральный директор ООО «КарбонЛаб» Михаил Юлкин.
Однако углеродное регулирование на Сахалине будет работать по другим правилам. Квоты для каждого эмитента установят индивидуально — на основе отчетности, предоставляемой предприятиями, и целей региона по выходу на «ноль». Причем пересчитывать квоту не собираются — она будет постоянной на протяжении эксперимента. С 2023 года под систему квотирования попадают крупные сахалинские эмитенты, выбрасывающие более 50 тыс. тонн СО2-экв. парниковых газов, а в 2025-м эксперимент затронет и компании, эмиссии которых превышают 20 тыс. тонн.
Как будут определять квоту? Сначала промышленники «прикинут» ее самостоятельно — и вышлют предложения вместе с отчетностью по выбросам на проверку в областное Министерство экологии и устойчивого развития. Там пройдут общественные обсуждения с регулируемыми компаниями, после чего документы направят на согласование в Минэкономики РФ, курирующее эксперимент. Затем актуализированные предложения по квотам вновь вернутся в регион — к губернатору, который может одобрить квоты или запустить процесс заново. Бюрократическая машина как она есть.
После процедуры определения квот начинается не менее сложный процесс их обращения. Для простоты разберем на примере. Допустим, предприятию устанавливают ежегодную квоту в 100 тыс. тонн СО2-экв. парниковых газов. Компания может израсходовать лимит выбросов полностью — и в следующем году получить новую сотню. Или — перерасходовать квоту и выбросить 110 тыс. тонн за год. В таком случае за лишние выбросы компания выплатит штраф в региональный бюджет.
«Плата за превышение — своего рода индульгенция. Дал денег и спи спокойно, — отмечает Михаил Юлкин. — В других странах система работает иначе. Если в году Х ты превысил квоту, то в следующем году Х+1 ты должен возместить превышение. И не деньгами — а сокращением выбросов. В Китае каждая лишняя тонна в году Х должна компенсироваться сокращением четырех тонн в году Х+1, по коэффициенту 1:4. В Европе и Канаде — 1:1, а у нас об этом речи не идет. Безбилетник в автобусе должен и оплатить штраф, и купить билет. А тут получается — ты платишь штраф, но не покупаешь билет», — проводит аналогию Михаил.
Также эксперт отмечает, что в других странах квоты корректируются в зависимости от деятельности компаний. Если объем допустимых эмиссий рассчитывался исходя из исторических выбросов, а компания начинает производить меньше сырья, то и квота должна сокращаться. «Ты недопроизвел продукта? Тогда квоту на будущий год я тебе скорректируют с учетом, что в прошлом выдал лишнего. На Сахалине такой возможности не предусмотрено».
На Сахалине будет возможен и третий вариант обращения с квотой — выделенные 100 тыс. тонн СО2-экв. парниковых газов можно потратить частично. Допустим, за год компания выбросила 80 тыс. тонн. Оставшиеся 20 тыс. можно сохранить на будущий год и присовокупить к новой квоте, либо продать другим компаниям, которые перерасходовали собственную. Отличие этого подхода от калифорнийской системы состоит в том, что плата за выбросы происходит после совершения самих выбросов.
Зарождающийся внутренний рынок позволит торговать не только остатками квот, но и углеродными единицами, выпущенными при реализации климатических проектов. Получается, что на Сахалине образуется «микс» из регулируемого и добровольного углеродного рынка. По информации Минэкологии Сахалинской области, первая тестовая сделка с углеродными единицами пройдет уже в этом году. В 2023 году появятся первые отчеты о выбросах. Квоты начнут выделять в 2024 году, а первые «штрафы» за превышение появятся в 2025-м.
Почему Сахалин?
Место проведения первого климатического эксперимента выбрали не случайно — согласно инвентаризации выбросов парниковых газов, проведенной Институтом глобального климата и экологии им. Ю.А. Израэля (ИГКЭ), в Сахалинской области разница между эмиссией и поглощением невелика и составляет 1 млн 265 тыс. тонн СО2-экв. парниковых газов (12.3 млн тонн против 11.1 млн тонн).
На первый взгляд, Сахалин сочетает несочетаемые вещи: уникальные «зеленые» экосистемы и активную «черную» промышленность. 68% территорий области занимают леса, способные связывать более 11 млн тонн СО2-экв. парниковых газов ежегодно — это выхлопы около 2.4 млн автомобилей.
При этом остров богат полезными ископаемыми: углем, нефтью, газом и металлами, добыча которых развивалась все последнее столетие. Почти 60% ВРП Сахалина составляют добывающие отрасли, а три четверти от общего объема промышленного производства занимает нефтегазовый комплекс. На энергетический сектор также приходится 95% выбросов.
За более чем 75% региональных эмиссий ответственны 100 предприятий, четыре из которых имеют ежегодные выбросы свыше 1 млн тонн СО2-экв. Согласно инвентаризации, проведенной ИГКЭ, основные «загрязнители» — «Эксон нефтегаз лимитед» («дочка» ExxonMobil) и «Сахалин Энерджи Инвестмент Компани ЛТД», крупнейший добытчик голубого топлива в регионе. Основная часть электроэнергии в области вырабатывается из газа, но многие котельные, предприятия и домохозяйства все еще пользуются углем. На нем работает и одна из главных тепловых электростанций области — ГРЭС-2, введенная в эксплуатацию в конце 2019 года вопреки общемировому тренду на декарбонизацию.
В климатической программе сказано, что к началу 2021 года Сахалинская область была газифицирована на 49% — из 18 муниципальных образований острова газ подведен к четырем. Самыми передовыми в этом вопросе считаются северные районы Охинский и Ногликский, а округ Анивский и город Южно-Сахалинск обеспечены газом лишь частично. В рамках климатического эксперимента власти планируют перевести на газ 145 котельных — это сократит выбросы на 430 тыс. тонн СО2-экв. Всего в регионе 233 муниципальных котельных — из них 70% работает на угле.
План, конечно, хороший, но пока города области — Поронайск, Макаров, Александровск-Сахалинский в зимний период покрываются сажей от угольных кочегарок, что вызывает недовольство жителей. «По территории Поронайского и Макаровского районов проходит магистральный газопровод проекта Сахалин-2 — газ с шельфовых месторождений идет на завод СПГ, откуда в сжиженном виде его отправляют танкерами на экспорт, — рассказывает Дмитрий Лисицын. — То есть для газификации этих районов требуются минимальные усилия — необходимо просто подключиться к уже работающему газопроводу».
Газификация — больная тема для региона. Топливо вывозится за его пределы, не удовлетворяя местные нужды. Но в последние пару лет ситуация меняется: газопровод прокладывают вокруг Южно-Сахалинска. Однако путь для него выбрали странный — трубы кладут не с низменной западной части города, а с гористой восточной стороны. Хотя именно запад Южно-Сахалинска в первую очередь нуждается в переводе на газ. Частный сектор там до сих пор использует печное отопление. Столица острова регулярно попадает в топы российских городов с самым грязным воздухом. «Зимой в безветренную погоду стоит смог. И вместо того, чтобы убрать скопище угольных печей, газификацию начали там, где она по большому счету не нужна», — говорит Лисицын.
Что касается возобновляемых источников, то сегодня в области за счет ВИЭ вырабатывается лишь 0.5% электроэнергии. Этот показатель обещают повысить до 15-28% к 2025 году — в основном за счет усилий подведомственной Росатому компании НоваВинд. Она планирует построить на острове 5 ветропарков суммарной мощностью 200 мВт.
Транспорт: электричество или газ?
Значительную долю в загрязнение Южно-Сахалинска вносит автотранспорт. Воздух города перенасыщен формальдегидом и бенз(а)пиреном, причем их концентрации растут. Одна из причин — высокая транспортная нагрузка. Плотность автомобилей на душу населения высока. На 485,6 тыс. граждан — 212 тыс. единиц автотранспорта, то есть одна машина на 2,3 сахалинца. Для сравнения — в Москве один автомобиль приходится на 2,5 человек.
Ради достижения углеродной нейтральности власти планируют к 2025 году довести долю газомоторных и электрических транспортных средств до 50%. Сегодня в области насчитывается порядка 250-300 электрокаров, а зарядных станций — всего 75. Прошлым летом губернатор Лимаренко распорядился установить 500 электрозаправок до конца 2021 года, но план не был выполнен из-за низкой вовлеченности инвесторов. Если верить новым обещаниям, к отчетному 2025 году количество электрозаправок достигнет 1000. Переход на «электрички» стимулируют отменой транспортного налога — его обнулили 1 января 2022 года. Пересесть на электротранспорт кажется заманчивой идеей — как минимум из-за экономии на дорожающем бензине. Однако для этого нужна развитая сеть зарядок, которая охватывала бы весь остров.
Основную ставку Правительство области делает на голубое топливо. К 2025 году планируется перевести на газ более 98 тыс. единиц автотранспортной техники — сегодня на нем ездит лишь 2558 единиц. Для сравнения — на электрической тяге через 3 года должно работать всего 10 тыс. транспортных средств.
«Никто в мире не переходит на газомоторные автомобили. Все понимают, что будущее не там, где сжигается топливо, а там, где вырабатывается электричество, — объясняет Михаил Юлкин. — Конечно, при сжигании газа в атмосферу летит меньше парниковых газов и вредных веществ, чем от бензина и дизеля, но это промежуточное решение и реверанс в сторону Газпрома. К тому же в России серийно не производят такие автомобили. На мой взгляд, местным властям надо обратить внимание на создание сети не газо-, а электрозаправочных станций».
Сейчас в области действуют субсидии, возмещающие затраты на газовое переоборудование машин и 50%-ная скидка на налог. Но этими льготами, по словам Дмитрия Лисицина, автовладельцы пользуются неохотно. Топливный баллон занимает место в багажнике, а в морозы газомоторные авто хуже заводятся.
Неуловимые выбросы
Если присмотреться к выбросам сахалинского энергетического сектора, можно обнаружить, что вклад фугитивных (летучих) выбросов, образующихся при всех операциях с нефтью, газом и углем составляет 33% (на 2019 год)! Но планов по их сокращению у властей нет.
«Вот главный климатический проект, который надо реализовывать на острове. Газификация области важна, но, сократив фугитивные выбросы, можно быстрее приблизиться к углеродной нейтральности и снизить негативное воздействие на окружающую среду, — считает Лисицин. — Практически на всех наших месторождениях горят факела — это огромные потери попутного нефтяного газа. Надо отходить от его сжигания».
Кроме того на Сахалине распространены нефтеловушки — резервуары, куда сбрасывают нефть при утечках и регламентных работах на скважинах. «Они вносят значительный вклад в выбросы. При этом нормативы не допускают хранение нефти в открытых резервуарах — это незаконно. Чтобы их устранить, не нужны инвестиции и бюджетные средства, как в случае с газификацией или электрозаправками. Необходим лишь контроль со стороны госорганов — проверки, штрафы за ущерб окружающей среде, а при злостных нарушениях — обращение в суд с требованием приостановки работы предприятий», — говорит глава «Эковахты», который не понаслышке знает о борьбе с нефтяными магнатами. В 2011 Лисицын был удостоен «зеленой нобелевки», экологической премии фонда Голдмана, за защиту экосистем Сахалина.
Вся надежда на лес
Кажется, что леса — таблетка России от всех климатических болезней. Правительство Сахалинской области тоже возлагает на них большие надежды. Деревьям обещают защиту, восстановление и устойчивое управление. Правда, параллельно в поселке Тымовское развивается инвестпроект по созданию лесоперерабатывающего производства. Чтобы обеспечивать новые мощности сырьем, под топор будут отправлять около 1.2 млн кубометров растительности в год.
«С советских времен заготовка леса на Сахалине значительно сократилась. Сегодня вырубается немного — порядка 100-120 тыс. кубометров в год. А тут собираются ежегодно сносить больше миллиона. Если проект будет реализован, это станет катастрофой не только для климатических целей, но в первую очередь для экосистем», — предупреждает Дмитрий Лисицын.
На Сахалине обезлесение не только приводит к возникновению селей и оползней, но и угрожает лососевому хозяйству. Густота речной сети на острове — одна из самых высоких в России. «Лес обладает функцией водорегулирования: во время засух подпитывает реки, а в моменты паводков удерживает лишнюю влагу, — объясняет Лисицын. — Когда реки пересыхают или чересчур обводняются — это пагубно сказывается на лососевой икре». Еще один фактор — заиление. Эрозия, вызванная вырубками, приводит к проникновению частичек почвы в водоемы. Они оседают на нерестилищах и «душат» икринки, не давая им превратиться в мальков. Если лесопромышленный технопарк заработает, пагубных последствий не избежать.
Еще одна сахалинская беда — короед-типограф. Раньше это насекомое присутствовало в экосистемах Сахалина лишь фоново, но с повышением среднегодовой температуры на 1°-1.5 °С, ему стало вольготнее. «Типограф захватывает здоровые леса. Граница его активности смещается на север», — делится Лисицын. Эти тенденции необходимо учитывать при составлении климатических программ, ведь из-за них Сахалин может потерять значительную часть своей углеродной «подушки безопасности».
Будущее Сахалинского эксперимента
Сахалинский эксперимент — то немногое, что Россия делает для климата всерьез, несмотря на экологические и нормативно-правовые шероховатости. Как именно Сахалин станет добиваться амбициозных целей в условиях санкций, политической изоляции и разорванных международных связей — вопрос острый. Быть может, дату старта опять перенесут, апеллируя к «сложным внешним условиям», а мероприятия в секторе ЖКХ и транспорта будут не такими активными, как предполагалось еще в прошлом году — ведь текущий кризис ударил по доходным статьям регионального бюджета. Но по словам министра устойчивого развития и экологии Сахалинской области Милены Милич, «у нас нет варианта делать шаг назад. Так или иначе, проблемы экологии и климата не снимаются в период действия санкций, — и в мирное, и в кризисное время это планетарный вызов для всего мирового сообщества».
Сейчас перед Сахалином стоит важная задача — создать образ своего низкоуглеродного будущего. Пока что он расплывчат: регион разрывается между сохранением традиционных «ценностей и развитием новых «зеленых» отраслей.
«Декарбонизация экономики региона — не просто механическое уравнивание поглощения с выбросами. Это замещение потенциально бесперспективных видов деятельности. В долгосрочной перспективе у главных отраслей экономики Сахалина — нефти, угля, газа — нет будущего, потому что весь мир переходит на альтернативные технологии и виды энергии, — объясняет Михаил Юлкин, — Чем дольше мы стоим на месте, тем больше денег оседает в традиционном секторе и тем сложнее разворот».
Это значит, что Сахалинский эксперимент не имеет права стать проектом, ограниченным лишь 2025-2028 годами: региону нужно планировать развитие на более долгий срок. Что победит — привычное прошлое, за которое в России так любят цепляться, или будущее, требующее смелых решений, — покажет время.
Нефтяные гиганты переходят на углеродно-нейтральную нефть — что это такое?
